Все более растет понимание, что меры ответа на экстремизм, в основе которых лежат вопросы безопасности, должны сопровождаться повышенным вниманием к более превентивным мерам. Этот современный взгляд отражен в Плане действий по предупреждению воинствующего экстремизма, в котором Генеральный секретарь уделил особое внимание важности контекста и факторов – «движущих» и «удерживающих» - насильственного экстремизма, наряду с процессами радикализации. В целом, термин «фактор» используется в контексте насильственного экстремизма; тогда как термин «путь» применяется в отношении индивидуальной радикализации. В Плане действий по предупреждению воинствующего экстремизма различаются две основных категории факторов (Доклад Генеральной Ассамблеи A/70/674, п. 23 и 32-37; ООН, Швейцарская Конфедерация, 2016, стр. 4):
«Движущие факторы» - условия, приводящие к воинствующему экстремизму, и структурный контекст, из которого он возникает. Они включают: отсутствие социально-экономических возможностей; маргинализацию и дискриминацию; неэффективное управление, нарушения прав человека и принципа верховенства права; затянувшиеся и неурегулированные конфликты; и радикализацию в тюрьмах.
«Удерживающие факторы» - индивидуальные мотивы и процессы, которые играют ключевую роль в трансформации идей и недовольства в воинствующие экстремистские действия. Они включают: индивидуальный опыт и мотивацию; коллективное недовольство или виктимизацию, вызванные господством, угнетением, подчинением или иностранным вмешательством; искажение и неправомерное использование убеждений, политической идеологии, этнических и культурных различий; лидеров и социальные сети.
Другими словами, «движущие факторы» относятся к таким факторам, которые существуют на структурном уровне в обществе, в то время как «удерживающие факторы» являются психологическими, и могут сделать индивидуума более восприимчивым к осуществлению насильственной экстремистской деятельности (Nanes and Lau, 2018).
Более конкретно в Плане определены 5 основных факторов, способствующих насильственному экстремизму:
(1) Отсутствие социально-экономических возможностей;
(2) Маргинализация и дискриминация;
(3) Неэффективное управление, нарушения прав человека и принципа верховенства права;
(4) Затянувшиеся и неурегулированные конфликты;
(5) Радикализация в тюрьмах.
Каждый из этих факторов будет рассмотрен поочередно. В самом начале важно подчеркнуть, что ни один из этих потенциальных путей к насилию не должен рассматриваться по отдельности, особенно поскольку в этом процессе обычно задействованы многочисленные факторы. Более того, эти потенциальные пути к насильственному экстремизму должны также рассматриваться в контексте не только местных, но и национальных и международных вопросов.
Один из таких вопросов, имеющих особое значение для серии модулей для ВУЗов, касается того, что все исследователи «вопросов обеспечения безопасности» (которые являются частью теории международных отношений) обозначают термином «исследования секъюритизации». Это когда государства рассматривают всех своих субъектов, в том числе граждан, через призму национальной безопасности. Такой подход описывается как «экстремальная версия политизации, которая позволяет использовать исключительные средства во имя безопасности» (Buzan, Wæver and de Wilde, 1998, стр. 25). Потенциально это может привести к объявлению (или сохранению) чрезвычайного положения в случае, когда правовые критерии для этого были соблюдены не полностью (см. следущий Модуль 7) либо введению военного положения с аналогичным эффектом; либо обоснованию применения чрезвычайных мер, при которых существует риск нарушения установившегося верховенства права и норм международного права; а также неспособности жертв таких чрезвычайных мер добиться справедливости и удовлетворительной компенсации в связи с сопровождающимися нарушениями прав человека в национальных судах (см. следующий Модуль 14). Примечательно, что по этим вопросам Специальный докладчик Организации Объединенных Наций по вопросу защиты прав человека в условиях борьбы с терроризмом отметил следующее:
Следует избегать полномасштабной секъюритизации государством или международным сообществом вопросов прав человека, международного развития, гуманитарной помощи, образования, интеграции в общество, гендерных аспектов или любых других программ. Государства должны соблюдать, защищать и поощрять права человека среди всех людей, какими бы ни были их возраст, пол и этническая или религиозная принадлежность, не проводя дискриминации и не приспосабливая это обязательство к какому-либо более обширному плану, включая предупреждение насильственного экстремизма и противодействие ему. Всякий раз при рассмотрении новой области взаимодействия, осуществляемого с целью предупреждения насильственного экстремизма или противодействия ему, должен проводиться надлежащий анализ ее воздействия на всех участников – как исполнителей, так и бенефициаров. Любое участие в мероприятиях правительства должно быть безопасным и добровольным (Генеральная Ассамблея, доклад Совета по правам человека A/HRC/31/65, п. 56(d)).
Отсутствие социально-экономических возможностей может принимать разнообразные формы. Одним из «недвусмысленных» заключений отчета ПРООН 2017 года стало то, что экономические факторы могут быть важными драйверами, при этом результатом экономической изоляции, безработицы и ограниченных возможностей карьерного роста, вызывающих отчаяние и отчуждение, может стать радикализация, ведущая к насильственному экстремизму (ПРООН, 2017, стр. 5). Также необходимо помнить, что ЦУР 8 призывает к обеспечению устойчивого и инклюзивного экономического роста.
Большое количество образованной, разочарованной молодежи без работы представляет собой проблему для многих развивающихся стран и может обострить недовольство наряду с ощущением бесправия. В своей работе, посвященной оценке молодежи, не обеспеченной достойной занятостью, Marke определил, что такие люди более склонны к участию в деятельности, которая привлекает внимание политической элиты к их тяготам (Marke, 2007, стр. 7), и этот аргумент подтверждает позицию Ikejiaku, который утверждал, что когда молодежь более не может терпеть невозможность удовлетворить свои базовые потребности, она демонстрирует более высокую склонность к реакции посредством участия в экстремистских насильственных действиях (Ikejiaki, 2009, стр. 22). Так, статистические данные указывают на наличие сильной корреляции между насилием и неравенством доходов (Dixon, 2009). Безработица создает благоприятную почву для вербовки насильственными экстремистскими организациями, поскольку они могут предложить путь выхода из нищеты и обеспечить экономические возможности, которые не всегда могут быть получены посредством более законных средств. Например, сообщается, что Исламское государство Иран и Левант (ИГИЛ) может выплачивать (или, по крайней мере, предлагает выплачивать) своим боевикам ежемесячно $500 долларов, что может стать привлекательным стимулом для необразованных, неквалифицированных, сельских и безработных мужчин и женщин (ПРООН, 2016), хотя по факту сумма, получаемая рекрутами, зачастую существенно меньше (UNDP, 2017, стр. 5). Экономические лишения являются важнейшим удерживающим фактором, способствующим насильственному экстремизму.
Экономический анализ Всемирного банка в рамках своего исследования 2016 года «Экономическая и социальная инклюзивность для предупреждения насильственного экстремизма» раскрывает интересную взаимосвязь между экономическими возможностями и насильственным экстремизмом (Представительство Всемирного банка в странах Ближнего Востока и Северной Африки, Экономический монитор MENA, 2016, стр. 11). Данное исследование, на первый взгляд, основано на работе Sandler и Enders, которые утверждают, используя экономическую теорию, что индивидуум будет действовать как рациональный человек и принимать решение об участии в насильственной экстремисткой деятельности после взвешивания затрат и выгод от таких действий (Sandler andEnders, 2004, стр. 301). В этой связи Всемирный банк далее предположил, что показатели экономической изоляции показывают более высокий уровень радикализации в связи с низкой стоимостью упущенных выгод участия в насильственной экстремисткой деятельности, и что исключенные, по всей видимости, будут испытать большее недовольство в отношении государства. Тем не менее, эти предположения идут в разрез с заключениями Gries, Krieger и Meierrieks, которые в своей работе по исследованию корреляции между экономическим ростом и уровнем терроризма в семи европейских странах, пришли к заключению, что только в некоторых странах наблюдалась четкая идентифицируемая причинно-следственная связь между экономическим ростом и насильственным экстремизмом (Gries, Krieger and Meierrieks, 2011, стр. 493 и 496).
Примечательно то, что Всемирный банк, в конечном итоге сделал вывод, что корреляция между насильственным экстремизмом и экономическими переменными не совсем ясна, и в лучшем случае, имеет неоднозначное влияние (Представительство Всемирного банка в странах Ближнего Востока и Северной Африки, Экономический монитор MENA, 2016, стр. 18). Например, он признает, что люди, проживающие дальше Сирии, нуждаются в более значительных средствах, чтобы добраться до пункта назначения и, таким образом, это предполагает наличие предыдущей экономической деятельности (Представительство Всемирного банка в странах Ближнего Востока и Северной Африки, Экономический монитор MENA, 2016, стр. 18). Несмотря на то, что статистические данные предполагают определенную связь между насилием и отсутствием экономических возможностей, следует проявлять осторожность, чтобы не делать слишком преждевременных выводов. Как отмечают Chingle, Mancha и Gukas, эмпирические исследования влияния экономического роста на конфликты, в том числе связанные с насильственным экстремизмом, были достаточно ограниченными (Chingle, Mancha and Gukas, 2015, p. 3). Примечательно, что экономические неравенства и связанные с ними разочарования не всегда являются главными факторами насилия. В качестве примера можно привести инцидент с применением оружия в Лас-Вегасе (США) в 2017 году, когда миллионер Стивен Пэддок убил 58 человек и ранил более 800 без какого-либо четко определенного мотива (The Guardian, 21 January 2018).
Также необходимо проявить осторожность, чтобы не исключить возможность наличия связей между отсутствием экономических возможностей и экстремистским насилием. В отчете ПРООН предполагается, что «если человек учился или работал, то как выяснилось, он или она с меньшей вероятностью стал бы членом экстремистской организации», при этом трудоустройство является единственной наиболее часто затрагиваемой «насущной проблемой» среди тех, кто был завербован насильственными экстремистскими группами (2017, стр. 5). Примечательно, что в 2016 году представитель ЮНЕСКО в контртеррористической инициативе и сопредседатель Рабочей группы по условиям, способствующим распространению терроризма, отметил, что образование действительно играет роль в предупреждении насильственного экстремизма, но необходимо обращать внимание не только на содержание образования, но также и на то, «каким образом оно обеспечивается» (ЮНЕСКО, Глобальная инициатива «Образование прежде всего»). Таким образом, как и в случае с экономическими факторами любые связи между нехваткой образовательных возможностей и насильственным экстремизмом часто носят более сложный характер, чем это может показаться на первый взгляд.
Более того, было бы неправильно предположить, что отсутствие возможностей в сфере образования или трудоустройства является единственным фактором или что этот фактор всегда имеет место. Множество наиболее значимых террористических атак было совершено высокообразованными (например, выпускниками высших учебных или профессиональных заведений) людьми, такими как террористы-пилоты, осуществившие атаки 11 сентября, помимо самого Усамы бен Ладена, бывшего лидера «Аль-Каиды». Другие социально-экономические факторы, в частности наркотическая зависимость, могут также играть важную роль в радикализации молодых людей и в конечном итоге в их вербовке насильственными экстремистскими группами, например, ИГИЛ и «Аль-Каида», как это имело место на Мальдивских островах (Bangladesh Peace Observatory, 2017).
Маргинализация и дискриминация могут принимать различные формы и базироваться на ряде различных факторов, в том числе социально-экономических, этнических, культурных, расовых, религиозных или связанных со статусом (например, мигранта). Прежде чем понять то, каким образом маргинализация и дискриминация могут служить факторами, способствующими насильственному экстремизму, необходимо отметить, что ЦУР 16 призывает государства к «содействию в построении миролюбивых и открытых обществ в интересах устойчивого развития, обеспечению доступа к правосудию для всех и созданию эффективных, подотчетных и основанных на широком участии учреждений на всех уровнях» (Резолюция Генеральной Ассамблеи 70/1, Цель 16). Таким образом, сокращение дискриминации и реализация Цели 16 не только будут способствовать смягчению воздействия «движущих и удерживающих» факторов насильственного экстремизма, но так же реализации цели Повестки дня в области устойчивого развития до 2030 года по обеспечению «равного, толерантного, открытого и социально инклюзивного мира, в котором удовлетворяются потребности самых уязвимых» (Резолюция Генеральной Ассамблеи 70/1, п. 8).
Маргинализация и дискриминация давно признаны факторами, которые могут способствовать насильственному экстремизму, как это демонстрировали, в частности, «проблемы» в Северной Ирландии в период 1960-1980-х годов (Bonner, 1992, p. 173). Как определил Silke в этом контексте, обычно до того как человек был готов к участию в насильственных действиях, он/она прежде принадлежал к группе общества, которая воспринимала себя в качестве маргинализированной. Далее он предположил, что если такая маргинализированная группа была вновь подвержена дискриминации, то «всегда в таких сообществах будут люди, восприимчивые к радикальной идеологии» (Silke, 2003, p. 39). Принципиально важно, что маргинализация может привести к тому, что человек утрачивает свою личную заинтересованность в поддержании этого общества, что влечет за собой такую маргинализацию, которая действует в качестве фактора, способствующего насильственному экстремизму.
Случаи, в какой степени такие факторы могут (или не могут) действовать в качестве драйверов насильственного экстремизма, могут значительно варьироваться. Об этом говорит существование, на первый взгляд, двух основных лагерей рекрутов ИГИЛ. Один состоит из тех, кто пережил крайне негативный личный опыт, например, стал свидетелем войны, испытал перемещение или жил в ужасных условиях. Другая группа, по всей видимости, состоит из иностранных боевиков (Контртеррористическое управление ООН, 2017, стр. 3), которые обычно подвергаются вербовке через контакты с друзьями, семьей или «случайными попутчиками в поисках осмысленного пути в жизни» (Downey, 2015). Интересно, что ученые в области социальных наук отмечают, что большинство иностранных добровольцев и пособников, которых вербуют насильственные экстремистские группировки, входят в средний диапазон «нормального распределения» с точки зрения их мотивации такими психологическими факторами, как эмпатия, сострадание, идеализм и желание, главным образом помочь, а не навредить другим людям (Downey, 2015). Также примечательно, что одно из основных заключений отчета ПРООН касается быстроты процесса вербовки наряду с сопутствующим чувством принадлежности:
48% респондентов вступили в ряды рассматриваемой организации менее чем за месяц с первого контакта с ней, а 80% - менее чем за год. Быстрота вербовки свидетельствует о глубине испытываемой уязвимости. Среди присоединившихся распространены такие чувства, как «надежда/воодушевление» и «быть частью чего-то большего», свидетельствуя об «удерживающей» возможности радикальных перемен и восстания против существующего положения, которую представляет насильственный экстремизм. (2017, p. 6).
В своем Плане действий по предупреждению воинствующего экстремизма Генеральный секретарь указал на гендерное неравенство, маргинализацию, отчуждение и дискриминацию в качестве основных драйверов насильственного экстремизма. И хотя разнообразие само по себе не делает страну уязвимой по отношению к насильственному экстремизму, когда одна группа действует индивидуально в политическом и экономическом секторах в ущерб другим группам, вероятность возникновения межобщинных конфликтов, гендерного неравенства, маргинализации, отчуждения и дискриминации возрастает. Этот процесс может принимать различные формы, например, ограниченный доступ к государственным услугам и возможностям трудоустройства, а также создание препятствий для регионального развития и осуществления права на свободу вероисповедания, что может в свою очередь усугубить недовольство уже имеющегося разочарования, вызванного любыми другими факторами, например, социально-экономическим неравенством и лишениями (Доклад Генеральной Ассамблеи A/70/674, п. 26).
И наоборот, растущее разнообразие во все более взаимосвязанном мире само по себе может вызвать чувство страха и гнева, например, когда блага, которые раньше были предоставлены конкретной группе или общине, теперь распределены среди более многочисленных групп, что может сопровождаться сокращением благ по сравнению с тем, как это было раньше (например, в связи с текущим миграционным кризисом). Когда некоторые люди чувствуют, что разнообразие угрожает их интересам или безопасности, это может привести к межобщинной напряженности, результатом чего может стать скорее непринятие разнообразия, чем его поощрение. По мнению некоторых, это может отчасти служить объяснением роста влияния крайне правых националистических групп в Европе в ответ на происходящий миграционный кризис (Steinmayr, 2017, p. 24).
Непосредственно связано с этим общее ощущение утраты гражданских прав в обществе, в котором живут эти люди; настроения, которые могут быть далее обострены в силу таких факторов, как незначительное вовлечение в политическую жизнь или его отсутствие, ограничение свободы выражения и сокращение пространства гражданского общества. Недостаточно развитые и неопытные гражданские общества, например, в «переходных странах» (например, восстанавливающиеся после конфликта или более авторитарного режима), часто не способны надлежащим образом направить разочарование людей в русло конструктивной связи в ответ на такие разочарования. Даже в странах с сильными гражданскими обществами ощущение отчуждения некоторых групп может привести к тому, что люди могут отвергать имеющиеся открытые платформы («безопасные пространства») для выражения своих чувств и взглядов в пользу альтернативных площадок встреч с «придерживающимися тех же взглядов» (обозленными) людьми, либо жить в изоляции (ПРООН, 2016, стр. 20-21). Сопровождающееся ощущение бесправия и отчуждения, особенно когда его испытывают в течение длительного периода времени, может подтолкнуть некоторых к насильственному экстремизму (ПРООН, 2016, стр. 21).
Насильственные экстремистские группировки профессионально используют рост глобального экономического неравенства наряду с ощущением несправедливости, обусловленным текущей социально-экономической и политической системой. Они предлагают идеологические альтернативы идеям свободных рынков, демократии и культурного разнообразия, предлагая такие альтернативы, которые обеспечивают расширение прав и возможностей, порядок и безопасность с помощью насилия как инструмента для внушения этого мнения среди широких слоев общественности (ПРООН, 2016, стр. 21). Тем не менее, несмотря на вышеизложенное, сделать какой-либо однозначный вывод относительно эффекта воздействия лишения гражданских прав на осуществление вербовки не представляется возможным. Например, все акты насильственного экстремизма, совершенные в Мьянме или Индии свидетельствуют о том, что они часто совершаются сообществами большинства, которые как правило, не страдают от таких ощущений, как лишение гражданских прав (McPherson, 2016).
Вопросы неэффективного управления, а также нарушение прав человека и верховенства права, возникают повсеместно, и эти проблемы актуальны в контексте глобальных усилий по достижению Повестки дня в области устойчивого развития, а также контртеррористических действий на национальном, региональном и глобальном уровнях, что в свою очередь, может оказывать негативное влияние на деятельность в области предупреждения и противодействия насильственному экстремизму. Некоторые из основных вопросов рассматриваются здесь.
Хотя имеется достоверная информация, что негосударственные акторы совершали серьезные нарушения права в области прав человека в виде тяжких международных преступлений - например, пытки, сексуальное и гендерное насилие - и часто оставались безнаказанными (Доклад Генеральной Ассамблеи A/70/674, п. 18-20) (см. Модуль 14), отмечается, что некоторые государственные акторы также нарушали принципы верховенства права и прав человека. В дополнение к этому, нарушения прав человека и верховенства права иногда происходят в рамках усилий государства по вмешательству на ранних стадиях радикализации, ведущей к экстремизму, который может приобрести насильственный характер. Некоторые из этих усилий, тем не менее, могут «нести угрозу того, что государства могут использовать подход к установлению порядка, при котором обеспечение безопасности ставится выше защиты прав человека.... Чтобы предусмотреть все траектории обращения к возможному терроризму и насильственному экстремизму на самой ранней стадии, может потребоваться реализация таких широкомасштабных мер по обеспечению безопасности, что усилия по защите прав человека могут стать неэффективными» (Генеральная Ассамблея, доклад Совета по правам человека A/HRC/31/65, п. 12).
По этим причинам в Плане действий по предупреждению воинствующего экстремизма Генеральный секретарь отмечает, что «мы должны проявлять бдительность для обеспечения того, чтобы государства-члены в своих усилиях по борьбе с воинствующим экстремизмом соблюдали законность и действовали в соответствии со своими обязательствами по международному праву в области прав человека, а также, в соответствующих случаях, нормами международного гуманитарного права» (Доклад A/70/674, п. 20). Признавая существование связи между нарушением принципа верховенства права и насильственным экстремизмом, в Плане действий по предупреждению воинствующего экстремизма также отмечается:
Воинствующий экстремизм, как правило, процветает в условиях, характеризующихся неэффективным управлением, отсутствием демократии, коррупцией и культурой безнаказанности за противоправное поведение со стороны государства или его представителей. Привлекательность воинствующего экстремизма обычно повышается в тех случаях, когда неэффективное управление сопровождается осуществлением репрессивной политики и практики ... В своей борьбе против государства воинствующие экстремисты также активно стремятся использовать в своих целях государственные репрессии и другие злоупотребления (п. 27)
Доклад ПРООН содержит аналогичные выводы, призывающие переосмыслить «государственные меры по обеспечению безопасности» и соответствующее усиление надзора, чтобы обеспечить соблюдение этих основополагающих обязательств и внедрение эффективных механизмов подотчетности, там где они отсутствуют (ПРООН, 2017, стр. 5). Один из выводов непосредственно касается этого:
Идея преобразующего триггера, который подталкивает людей перейти осознанно из категории «риска» к шагу по присоединению к экстремистским группам, подтверждается данными отчета «Путь к экстремизму». 71% респондентов указали в качестве события, подтолкнувшего к вступлению в ряды, «действия правительства», в том числе «убийство члена семьи или друга» или «арест члена семьи или друга». Эти заключения поднимают вопрос о том, каким образом функции государства по борьбе с терроризмом и более широким обеспечением безопасности в зонах повышенного риска проявляют себя в отношении прав человека и надлежащего судопроизводства. Действия государственных представителей по обеспечению безопасности показали себя в качестве важного катализатора вербовки, а не наоборот. (2017, стр. 5).
Выводы доклада вновь подтвердили важность обеспечения того, чтобы при «борьбе с терроризмом не были достигнуты контрпродуктивные результаты, особенно в отношении гражданского участия» (ПРООН, 2017, стр. 5). Несоблюдение этого принципа может (еще более) подорвать восприятие «государственной легитимности» и укрепить существующие негативные идеи, например, в отношении «враждебных властных структур» в районах, которые уже уязвимы перед вербовкой насильственного экстремизма (ПРООН, 2017, стр. 5).
Еще один вопрос, вызывающий большую озабоченность, о котором упоминалось ранее, связан с проблемой определения насильственного экстремизма, в частности использование государствами неоднозначных политических и юридических определений, которые не только не имеют правовой ясности, но могут фактически содействовать нарушению прав человека и более широкого принципа верховенства права. В докладе УВКБ указывается:
Некоторые национальные законы и концепции рассматривают феномен «экстремизма», при этом не определяют его как «насильственный». «Экстремизм» определяется как «протест словом или делом» против ценностей соответствующей страны или общества, в том числе ценностей «демократии, верховенства права, свободы личности и взаимного уважения и терпимости применительно к различным религиям и верованиям. В некоторых определениях термина «экстремизм» делаются отсылки на понятия или цели, которые являются расистскими, анархистскими, националистическими, авторитарными или тоталитарными, независимо от их политического, идеологического, религиозного или философского характера, и которые в теории или на практике противоречат принципам демократии и прав человека, эффективного функционирования демократических институтов государства или же другим основополагающим принципам верховенства права. В некоторых законах и документах эта идея получает дальнейшее развитие, и экстремизм описывается как явление, охватывающее в том числе и ненасильственное поведение, включая поведение, направленное на оскорбление национальной гордости или ущемление национального достоинства, либо распространение заведомо ложных обвинений в отношении должностных лиц федеральных и региональных органов власти, например, обвинений в совершении незаконных или преступных деяний в официальном статусе. (A/HRC/33/29, п. 18).
Касаясь этих вопросов, Генеральный секретарь в Плане действий по предупреждению воинствующего экстремизма подчеркнул, что законодательные подходы государств должны соответствовать их обязательствам по международному праву (доклад Генеральной Ассамблеи A/70/674, п. 5). Особого упоминания заслуживает Статья 15 Международного пакта о гражданских и политических правах (МПГПП), которая требует обеспечить определенность в законе в отношении каждого, кто признан виновным в совершении какого-либо уголовного преступления. Такая практика как взаимозаменяемое использование терминов «терроризм» и «насильственный экстремизм» конечно не способствует осуществлению этого требования (Nasser-Eddine, et al., 2011). Далее в докладе УВКБ отмечается:
Правовые или политические рамки, которые не обеспечивают ясного определения феномена, не только чреваты неэффективными мерами, но и могут стать губительными. Расплывчатые концепции как «насильственный экстремизм», «экстремизм» или «радикализация» могут трактоваться по-разному и ими можно легко злоупотреблять. В частности, они несут риск включения манифестаций и действий, которые являются законными согласно международному праву в области прав человека. (A/HRC/33/29, п. 20).
Особым поводом для беспокойства выступает тот факт, что неоднозначная терминология может быть неправильно использована государствами для подавления не только насильственного поведения, но даже альтернативных взглядов или противоположных убеждений, которые не только допустимы, но и защищены международным правом в области прав человека, также как и конституциями многих стран (Генеральная ассамблея, доклад Совета по правам человека A/HRC/33/29, п. 18). В свою очередь, установленный в результате этого отказ от «безопасных пространств» для инакомыслящих может усугубить разочарование уже лишенных прав людей. В докладе УВКПЧ подчеркивается, что «права на свободу мирных собраний и ассоциации являются неотъемлемыми компонентами демократии, дающими людям неоценимые возможности выражать свои политические взгляды, а также создающими возможности для диалога в целях предотвращения насильственного экстремизма и противодействия ему» (Генеральная Ассамблея, доклад Совета по правам человека A/HRC/33/29, п. 5). (см. Модуль 13 далее).
В более общем плане, неэффективные структуры управления также могут являться существенным источником разочарования, в том числе когда они неразрывно связаны с «отсутствием демократии, коррупцией и культурой безнаказанности» (доклад Генеральной Ассамблеи A/70/674, п. 3). Например, невысокие результаты в области развития могут служить источником недоверия к легитимности правительства; в свою очередь, это может еще сильнее снизить эффективность деятельности государственных учреждений в области противодействия насильственному экстремизму в случае его возникновения (Доклад Генеральной Ассамблеи A/70/674, п. 25). Эти вопросы затрагивались в докладе ПРООН, в котором указывался высокий уровень недовольства и недоверия к правительству со стороны тех, кто был впоследствии завербован. Ключевые показатели включали:
Вера в то, что правительство защищает только интересы узких кругов; низкий уровень доверия к правительственным органам; опыт или желание заявить о случаях дачи взятки. Особенно выделяются жалобы на действия сил безопасности, а также политиков - примерно 78% респондентов указывают на низкий уровень доверия полиции, политикам и военным. Среди тех, кто наиболее подвержен вербовке, отмечается более низкий уровень веры в потенциал демократических институтов по достижению прогресса или значимых изменений. (2017, стр. 5).
ПРООН определяет несколько вопросов, имеющих отношение к неэффективному управлению в контексте противодействия насильственному экстремизму. Например, может существовать сильная взаимосвязь между «политическим насилием и опытом или восприятием несправедливости, коррупции или систематической дискриминации» (ПРООН, 2016, стр. 21). Эта взаимосвязь может оказаться сильнее, чем взаимосвязь с социально-экономическими вопросами бедности, в том, что «люди берут в руки оружие не потому, что бедные, а потому, что они злы и разочарованы» (ПРООН, 2016, стр. 21). Wentling убедительно писал, что «пока политические элиты и богатые могут поступать по своему усмотрению, не боясь никаких юридических санкций, колоссальный и растущий разрыв между огромной серой массой людей, которые почти ничего не имеют, и небольшим процентом населения, которое владеет многим, будет увеличиваться» (Wentling, 2002, стр. 4). Таким образом, понятно, почему коррупция может усиливать восприятие несправедливости, которое в свою очередь, способствует общему недовольству. Это положение еще больше обостряется в ситуациях, когда безнаказанность за несправедливость, коррупцию и жестокое обращение является обыденным явлением. В свою очередь это может стать источником того, что насильственные действия являются оправданными, когда они направлены на устранение неравенства и несправедливости, которые вытекают из такой безнаказанности.
Еще одним способствующим фактором могут выступать «бездушные операции по профилированию или правоохранительные мероприятия в общественных местах и контрольно-пропускных пунктах и недостаточная осведомленность о социальных и культурных особенностях групп меньшинств, которые могут усилить чувство преследования» (ПРООН, 2016, стр. 21). Касаясь этих вопросов Комитет ООН по ликвидации расовой дискриминации выступил за то, что «государства должны гарантировать, что любые меры, предпринимаемые в контексте борьбы с терроризмом, не должны по своей сути или последствиям быть дискриминационными на основании религии, расы, цвета кожи, родового, национального или этнического происхождения и, что неграждане не подвергаются расовому или этническому профилированию или стереотипам» (2002, п. 10). Несомненно, любая государственная политика, которая влечет за собой профилирование отдельных целевых групп общества, может привести к ощущению все большего отчуждения, что в свою очередь может разжигать недовольство и способствовать планам по вербовке в целях терроризма (см., например, Aziz, 2017, стр. 263).
Четвертый основной фактор, определяемый Генеральным секретарем, связан с затянувшимися и неурегулированными конфликтами, принимая во внимание, что содействие миру является неотъемлемым аспектом ЦУР 16. Очевидно, что такие формы конфликтов взаимосвязаны с другими факторами, упомянутыми выше. Например, как признается в Повестке дня в области устойчивого развития «обеспечение устойчивого развития невозможно без мира и безопасности». Таким образом, очевидно, что урегулирование конфликтов имеет важное значение, в том числе, для обеспечения социально-экономических возможностей. Более того, построение мира играет важнейшую роль с точки зрения смягчения других драйверов насильственного экстремизма, поскольку является основой для построения справедливого и инклюзивного общества (Резолюция Генеральной Ассамблеи 70/1, п. 35).
Кроме того, этот фактор имеет более широкое значение в том отношении, что такие формы конфликтов могут быть причиной не только человеческих страданий и неэффективного управления, но также содействовать осуществлению планов насильственных экстремистских организаций. Например, в конфликтах, во время которых затрудняется работа государственной машины, отсутствие эффективного государственного контроля может быть использовано насильственными экстремистскими организациями для бесконтрольного продвижения экстремистских нарративов и действий (ЮСАИД, 2009, стр. 42). Подобные ситуации также могут быть использованы этими группировками для продвижения своих программ, обычно посредством таких действий, как захват территории, ресурсов и контроля. Также необходимо признать, что вооруженные конфликты могут служить фактором мотивации, вдохновляя других вступить на путь насильственного экстремизма (ЮСАИД, 2009, стр. 42). В ответ на эти вызовы, Генеральный секретарь призвал принять меры по урегулированию затянувшихся конфликтов как эффективного инструмента снижения воздействия подстрекательных идеологий насильственных экстремистских групп, высказав мнение, что «когда превентивная деятельность не приносит желаемых результатов, мы должны в качестве наиболее эффективной стратегии установления прочного мира и ликвидации воинствующего экстремизма стремиться к принятию политических решений на основе участия всех сторон и обеспечивать подотчетность всех политиков» (доклад Генеральной Ассамблеи A/70/674, п. 30).
Другой ключевой фактор, являющийся центральным элементом Плана действий по предупреждению воинствующего экстремизма, касается воздействия радикализации в тюрьмах с точки зрения содействия насильственным экстремистским повесткам. Здесь действуют два аспекта: во-первых, тюрьмы обеспечивают уникальные условия для распространения экстремальных и насильственных идеологий (Speckhard, Shajkovci and Esngul, 2017); и, во-вторых, условия внутри тюрем могут способствовать созданию или нагнетанию уже имеющейся враждебности. Существующие исследования предполагают, что «практика жестокого обращения в местах содержания под стражей может играть тревожно большую роль в вербовке значительного числа людей в ряды воинствующих экстремистских групп и террористических организаций» (доклад Генеральной Ассамблеи A/70/674, п. 31), повышая тем самым важность соблюдения прав человека задерживающим государством. Такие факторы, как бесчеловечные условия содержания в тюрьмах и жесткое обращение с заключенными, институциональная коррупция и преступная деятельность могут побуждать заключенных искать защиты у насильственных экстремистских групп. Помимо поиска более эффективного решения данных вопросов существует острая необходимость создания более действенных механизмов, обеспечивающих нераспространение или, по крайней мере, сокращение имеющегося масштаба пропаганды насильственных экстремистских идеологий (Доклад Генеральной Ассамблеи A/70/674, п. 31).
Между факторами, способствующими насильственному экстремизму, и положениями Целей устойчивого развития (ЦУР) можно проследить определенную синергию. Например, помимотого что такие шаги будут способствовать сокращению влияния «движущих» факторов на тех, кто предрасположен к насильственным действиям, их реализация в некоторой степени будет содействовать выполнению требований ЦУР. Несмотря на то, что в Повестке дня в области устойчивого развития вопросы обращения с заключенными напрямую не затрагиваются, одним из ее всеобъемлющих принципов является важность обеспечения всеобщего равенства, при этом ЦУР 16 направлена на сокращение всех форм насилия вместе с соблюдением и укреплением верховенства права. В Плане действий Бельгии по предотвращению радикализации в тюрьмах отмечается:
Самым действенным оружием в борьбе с радикализацией в тюрьмах, несомненно, является гуманная политика содержания под стражей, которая обеспечивает соблюдение основных прав задержанных и неустанно делает акцент на реабилитации и реинтеграции. Таким образом, лишение свободы или другие меры наказания должны осуществляться в психологических, физических и материальных условиях с уважением достоинства, присущего человеческой личности, обеспечивать сохранение или развитие самоуважения задержанных и взывать к их индивидуальной и социальной ответственности. (Государственная федеральная служба юстиции Бельгии, 2015, стр. 4, 6).
Далее
Наверх