Последним важным аспектом является взаимосвязь между МГП и международным правом в области прав человека ввиду того, что эта дихотомия находит отражение в ряде других вопросов, рассматриваемых в рамках этого курса, например право на жизнь и лишение свободы в ситуациях вооруженного конфликта.
Исходным условием является то, что в ситуациях вооруженного конфликта МГП служит основным применяемым правовым режимом, т.е. lex specialis, регулирующим ведение военных действий и защиту лиц в ситуациях вооруженного конфликта. Такая предпосылка требует наличия связи между определёнными действиями или обращением и каким-либо продолжающимся конфликтом. В случаях, когда установить такую связь не представляется возможным, применяются обычные для мирного времени меры уголовного правосудия. Несмотря на то, что правовые нормы в области прав человека продолжают действовать во время вооруженного конфликта, формы совместного применения правовых режимов остаются неурегулированными. Однако неоспоримым остается тот факт, что эти два свода правовых норм – МГП и право в области прав человека – имеют общие основные и фундаментальные ценности. (Полезным источником при подготовке этого раздела стала работа Melzer, 2016).
МГП уже представляет собой фундаментальные, неоспоримые, минимальные стандарты в области прав человека. В отличие от международного права в области прав человека, которое предусматривает возможность отступления от некоторых прав человека во время чрезвычайного положения (см. Модуль 7), в том числе в ситуациях вооруженного конфликта, во время которых оно продолжает применяться, МГП уже представляет собой минимальные стандарты, которые не могут быть еще более снижены. При этом МГП и международное право в области прав человека имеют «общее ядро неотъемлемых прав и общую цель защиты человеческой жизни и достоинства» (Абелла против Аргентины, 1997, п. 183). Часто оба режима применяются одновременно, регулируя такие вопросы, как право на справедливое судебное разбирательство, гуманное обращение под стражей и запрет на пытки. Защитные положения, предусмотренные международным правом в области прав человека, тем не менее, обычно предлагают более широкие уровни защиты (например, в отношении произвольного или неправомерного обращения со стороны государственных властей) и остаются актуальными в ситуациях вооруженного конфликта.
Между этими двумя правовыми режимами существует ряд важных концептуальных различий. Одно из них заключается в том, что международное право в области прав человека связано с юрисдикцией государств, что, как правило, подразумевает их физическую территорию, хотя в некоторых случаях, если удовлетворены определённые критерии, его обязательства могут быть распространены на физическую территорию другого государства (Международный суд, 2004, п. 109).
Другое различие заключается в том, что в отличие от международного права в области прав человека МГП не предусматривает какого-либо правоприменительного механизма в отношении людей, чьи базовые права были нарушены, вместо этого оно концентрируется на применении международного уголовного права для преследования тех лиц, которые нарушили такие права, например военные преступления. С учетом вышесказанного, в некоторых аспектах сфера действия МГП шире, чем международного права в области прав человека. Например, МГП не ограничивается защитой лиц, а охватывает также скот, гражданские объекты, культурные ценности, окружающую среду и так далее. Помимо этого, в отличие от международного права в области прав человека, имеющего обязательную силу для государств, МГП является обязательным для всех сторон вооруженного конфликта, включая негосударственных акторов, которые в настоящее время представляют одни из наиболее важных вызовов, связанных с терроризмом, в ситуациях вооруженных конфликтов.
Время от времени важные концептуальные и правовые различия могут привести к напряжённости в применении этих двух правовых режимов. Один из примеров, имеющий особое значение в контексте мер противодействия терроризму, связан с правом на жизнь. МГП разрешает лишать такого права лиц, принимающих прямое участие в военных действиях, таких как негосударственные вооруженные акторы, по соображениям военной необходимости с целью установления баланса между ними и соображениями гуманности. В результате все принципы МГП учитывают необходимость защиты лиц от жестокости войны и, как таковые, могут рассматриваться как конкретизирующие право на жизнь. Так, например, принцип проведения различий, предусматривающий, что гражданские лица и гражданские объекты не могут быть объектами прямого нападения во время вооруженных конфликтов, защищает гражданские лица в вооруженном конфликте. Прямое нападение на гражданских лиц запрещено, и множество других норм аналогичным образом защищает гражданскую жизнь (и, в некоторой степени, жизнь комбатантов) на войне. То, насколько право в области прав человека должно применяться в ходе войны, широко обсуждается, при этом четкого представления пока нет. Дискуссии на тему убивать или брать в плен являются знаковыми для таких обсуждений. Этот вопрос возникает в связи с тем, должно ли государство при возможности брать комбатантов в плен, а не убивать их, при этом разные ученые придерживаются разных мнений в этом отношении.
В противоположность этому международные правовые нормы прав человека направлены на защиту жизни, устанавливая запрет на любое произвольное или ненужное лишение жизни вне зависимости от статуса лица, в том числе согласно МГП. При возникновении такой напряженности между двумя и более правовыми режимами, вопросы обычно урегулируются посредством принципа lex specialis там, где это возможно. Это позволяет специальному правовому режиму, такому как МГП, иметь преобладающую силу в отношении любых других противоречащих и более общих норм права (lexgeneralis). Таким образом, любые вопросы, возникающие в отношении, например произвольного лишения жизни в ходе военных действий, будут рассматриваться через правовую призму МГП (Международный суд, 1996, п. 25). Аналогичным образом, несмотря на то, что интернирование/задержание гражданского лица или военнопленного технически противоречит принципу свободы и безопасности согласно международному праву в области прав человека (см. Модуль 10), это допускается lex specialis МГП (в частности, Женевские конвенции 1949 года III и IV).
Еще одним вопросом, вызывающим обеспокоенность международного сообщества, является участие детей в вооруженном конфликте. Признавая, что дети требуют особой защиты, в том числе из-за пагубного и повсеместного воздействия вооруженных конфликтов на детей, в Факультативном протоколе к Конвенции о правах ребенка, касающемся участия детей в вооруженных конфликтах 2000 года устанавливается ряд обязательств для государств-участников, предусматривающих, например запрет на прямое участие детей (т.е. лиц, не достигших 18-летнего возраста) в военных действиях (п. 1 и 4).
Особые моральные дилеммы и правовые вопросы возникают в контексте военных контртеррористических операций, в которых принимают участие дети, в частности поскольку МГП и международное право в области прав человека требуют обеспечения особой защиты в отношении детей. Вполне обоснованно, что есть много болезненных вопросов, связанных с использованием в качестве объекта нападения детей-солдатов, когда они непосредственно вовлечены в военные действия как в качестве комбатантов, так и гражданских лиц, принимающих прямое участие в военных действиях, и создают реальную угрозу. Provost предположил, что правовая позиция заключается в том, что когда этого требует военная необходимость и других приемлемых альтернативных ответных мер не существует, то в качестве крайней меры может считаться допустимым нападение на таких детей. Любое нападение на детей, не достигающее этого более высокого и более ограничительного стандарта по сравнению с взрослыми, вероятнее всего, будет являться нарушением норм договорного и обычного права, запрещающих причинение чрезмерных повреждений и ненужных страданий (Provost, 2016).
Еще один аспект, который заслуживает упоминания, касается ментального вреда, причинённого в контексте вооруженного конфликта, как в результате действий террористических акторов, так и государственных контртеррористических мер, например, чрезмерного (или, по крайней мере, частого) использования беспилотных летательных аппаратов (дронов) в районах, где проживают гражданские лица. Это может вызвать значительное потрясение и высокий уровень психического беспокойства, даже вреда, например, из-за страха, связанного с использованием таких дронов иностранными военными в разных целях - от наблюдения до целенаправленного уничтожения в любое время. По состоянию на 2018 год, МГП не предусматривает нормы, регулирующие причинение ментального вреда помимо физического вреда (delegelata). Ключевым вопросом в этой связи является то, должно ли МГП предусматривать причинение психологического вреда, в том числе в рамках определения степени соразмерности (delegeferenda).
Далее
Наверх
