С точки зрения применения МГП к ситуациям терроризма и противодействия ему важно понимать, что термин «террорист» в ситуациях вооруженного конфликта не имеет соответствующего правового значения и не определен в МГП. Как отмечалось ранее, действия, которые допускаются в ходе вооруженного конфликта согласно МГП, например атаки на законные военные цели, не являются террористическими актами. Наоборот, такие действия представляют собой саму суть вооруженного конфликта и, как таковые, никогда не должны рассматриваться как «террористические» в рамках как МГП, так и любого другого свода норм международного права (в том числе универсальных документов по борьбе с терроризмом). Это могло бы ошибочно привести к определению таких действий как незаконных и подлежащих криминализации. Вместо этого, лица, на законных основаниях принимающие прямое участие в военных действиях в ходе международного вооруженного конфликта, как это определяется МГП, имеют право на иммунитет «комбатанта» в отношении уголовного преследования со стороны задерживающего государства за законные акты войны. И наоборот, они могут преследоваться в уголовном порядке за совершение незаконных актов, например вероломства, которое классифицируется как военное преступление. (Полезным источником при подготовке этого раздела стала работа Pejic, 2012, Глава 7).
Если МГП не признает «террористов» как отдельную категорию акторов в ситуациях вооружённого конфликта, то оно признает и запрещает «террористические» акты. Любые такие акты, которые обычно будут отнесены к категории «террористических», как это понимается в контексте универсальных антитеррористических документов и подходов уголовного правосудия в мирное время, такие как преднамеренное совершение актов насилия против гражданских лиц или гражданских объектов, являются военными преступлениями согласно МГП и соответственно должны преследоваться в уголовном порядке. Например, захват заложников является преступлением в соответствии с Международной конвенцией о борьбе с захватом заложников 1979 года. Аналогичным образом это запрещается Общей статьей 3 Женевских конвенций в ситуациях немеждународного вооружённого конфликта, а также статьей 34 Женевской конвенции IV, которая регулирует ситуации, когда лица в ходе международного вооруженного конфликта или оккупации находятся во власти стороны, находящейся в конфликте, или оккупирующей державы, гражданами которой они не являются. Захват заложников запрещается также двумя Дополнительными протоколами (статья 75(2)(c) Дополнительного протокола I; статья 4(2)(c) Дополнительного протокола II). Немаловажно также то, что МГП запрещает осуществление неизбирательных и несоразмерных атак, чьи характеристики схожи с террористическими атаками вне зависимости совершаются они в мирное время или в ситуациях вооруженного конфликта (см. далее, например, статья 51 Дополнительного протокола I).
Помимо этого в двух Дополнительных протоколах напрямую запрещаются акты насилия или угрозы насилия, имеющие основной целью терроризировать гражданское население или те лица, кто более не принимает участие в военных действиях. Статья 51(2) Дополнительного протокола I и статья 13(2) Дополнительного протокола II напрямую запрещают такие акты терроризма при ведении военных действий, устанавливая, что «акты насилия или угрозы насилия, имеющие основной целью терроризировать гражданское население, запрещены». Формулировка этого положения важна, поскольку используется для проведения различия между актами, имеющими основной целью терроризировать (запрещены согласно МГП), и актами угроз насилия в ходе обычных действий во время конфликта, которые хотя и, вероятно, приведут к террору среди гражданского населения, но не преследуют это в качестве основной цели и являются допустимыми при условии соблюдения всех других правил (см. МККК, 1987, п. 1940).
Международный трибунал по бывшей Югославии в деле Галича, вновь подчеркивая необходимость наличия умысла уголовного преступления (mens rea), заявил, что такие акты попадают под действие общего запрета на осуществление атак против гражданских лиц и что характер таких актов или угроз может варьироваться. Далее он отметил, что такой запрет основывается не только на нормах договорного права, но также нормах обычного международного права, нарушения которых являются военным преступлением. «Терроризм» также однозначно не допускается статьей 33 Женевской конвенции IV, которая запрещает «всякие меры запугивания или террора» в рамках коллективного наказания, которое может спровоцировать состояние террора, как и статьей 4(2)(d) Дополнительного протокола II, которая просто запрещает «в любое время и в любом месте....акты терроризма».
Во многих международных конвенциях и протоколах по вопросам предотвращения и противодействия терроризму содержатся оговорки в отношении военных сил и военного времени, согласно которым конвенции не распространяются на действия вооруженных сил во время вооруженного конфликта, регулируемого МГП. Например, в статье 19(2) Международной конвенции о борьбе с бомбовым терроризмом 1997 года оговаривается следующее:
Действия вооруженных сил во время вооруженного конфликта, как эти термины понимаются в международном гуманитарном праве, которые регулируются этим правом, не регулируются настоящей Конвенцией, как не регулируются ею и действия, предпринимаемые вооруженными силами государства в целях осуществления их официальных функций, поскольку они регулируются другими нормами международного права.
Применение МГП никоим образом не препятствует или не мешает осуществлению мер реагирования уголовного правосудия на террористические акты, включая криминализацию совершения, сговор и финансирование террористических актов. МГП не является препятствием для привлечения преступников к ответственности системой уголовного правосудия. МККК неоднократно подчеркивал, что соблюдение МГП никоим образом не является препятствием для законного ведения эффективных контртеррористических операций. Так, полное соблюдение норм МГП в ходе контртеррористической деятельности вносит позитивный вклад в ликвидацию терроризма, основная задача которого заключается в подрыве принципа верховенства права. Любые «грубые нарушения» МГП могут стать предметом уголовного преследования не только со стороны государств, на территории которых было совершено преступление или чьи граждане пострадали в результате него, но также любого государства в соответствии с принципом универсальной юрисдикции; в противном случае применяется международная юрисдикция.
Сложности такого рода и связанные с ними разногласия, вероятнее всего, будут продолжаться. Характер ведения военных действий хорошо оснащенными и организованными государствами против зачастую плохо организованных и (или) оснащенных вооружённых групп привел к все больше и больше ассиметричным конфликтам. Об этом свидетельствует технологическое и военное превосходство возглавляемой США коалиции против «Талибана» и «Аль-Каиды» в Афганистане после военного вторжения в страну в 2001 году и до ее ухода в 2016 году (однако, можно ожидать обратную переброску участниками коалиции значительного количества военнослужащих, в том числе США), а также международные усилия по борьбе с ИГИЛ в Сирии и Ираке. Неравный баланс военных сил часто заставляет противостоящие им группы уходить в подполье и прибегать к средствам и методам, противоречащим МГП. В результате военные столкновения часто происходят в густонаселенных районах, что не только подвергает гражданское население повышенной опасности и возможности использования их в качестве «живого щита» (что запрещено МГП); но и способствует прямому участию гражданских лиц в незаконных, иногда вероломных, формах войны (например, неправомерное использование гражданской одежды для нападения на противника, осуществление неизбирательных нападений и нападений на незаконные гражданские цели или покровительствуемых лиц). Помимо этого, неверное отнесение действий, которые являются законными в соответствии с МГП, к категории «террористических» снижает мотивацию негосударственных вооруженных групп для ведения боевых действий в соответствии с МГП, если их действия имеют аналогичные последствия. Отнесение таких действий к категории террористических также негативно сказывается на перспективе предоставления амнистии для прекращения немеждународного вооруженного конфликта (статья 6(5) Дополнительного протокола II).
Эти и другие проблемы создают напряжённость в осуществлении основополагающих принципов МГП, в частности концепций отсутствия взаимности и равноправия воюющих. МГП не ставит задачу определить законность тех идей, которыми руководствуются воюющие (за исключением, пожалуй, самоопределения); напротив, его цель состоит в том, чтобы обеспечить равную защиту покровительствуемых лиц и объектов, пострадавших от конфликтов, которая не предусмотрена в рамках правовой базы по противодействию терроризму. Также важно, что МГП не придает легитимности негосударственным вооруженным группам, являющимся стороной в немеждународном вооруженном конфликте (см., например, статью 3 Дополнительного протокола II, которая гарантирует суверенитет государств, в том числе их обязанность поддерживать правопорядок в государстве). В случае несоблюдения принципа отсутствия взаимности, это негативно сказывается на готовности как государственных вооруженных сил, так и негосударственных вооруженных группировок выполнять свои обязательства в полном соответствии с МГП, тем самым создавая дополнительную угрозу гражданскому населению.
Эти и другие факторы, подрывающие фундаментальные принципы МГП, являются и будут оставаться предметом серьезной озабоченности для МККК в качестве органа, осуществляющего контроль за соблюдением МГП. Действительно, некоторые контртеррористические меры и риторика во многом содействовали размыванию границ между вооруженным конфликтом и терроризмом, что подвергает риску сами принципы, лежащие в основе МГП. Например, со стороны некоторых стран наблюдается общая тенденция рассматривать любой акт насилия, осуществляемый негосударственной вооруженной группой в вооруженном конфликте, как «террористический» по определению даже в тех случаях, когда подобные акты по сути дела являются законными в соответствии с МГП. Частично это можно объяснить нежеланием государств обеспечить какую-либо форму признания или легитимности в отношении негосударственных вооруженных групп на своей территории, в том числе посредством отнесения любой внутренней вооруженной борьбы к разряду немеждународного вооруженного конфликта.
Также потенциальным негативным последствием того, что государства с готовностью используют ярлык террориста может стать криминализация в иных обстоятельствах законного и соответствующего обеспечения гуманитарной помощи. Такая ситуация может возникнуть в случае определения негосударственной вооруженной группы, являющейся стороной в немеждународном вооруженном конфликте, в качестве «террористической организации». Это может означать, что она будет признана террористической организацией государствами, региональными организациями и ООН. В свою очередь объявление такой группы вне закона может сделать невозможным оказание обычной гуманитарной поддержки, которая может классифицироваться как уголовное деяние за оказание «материальной помощи» и «услуг», «предоставление помощи» и «поддержание связей» с террористической организацией. В ответ на это в своем докладе 2011 года МККК подчеркнул, что государства должны стремиться к более полному пониманию необходимости гармонизировать политику и правовые обязательства в гуманитарной области и контртеррористической деятельности с тем, чтобы выполнять, а не подрывать соответствующие цели (МККК, 2015). Примечательно, что МККК имеет мандат, сформулированный в договорном праве и определенный в Уставе, в том числе в Женевских конвенциях, взаимодействовать с негосударственными вооруженными группами, в том числе в рамках его ключевой роли в поощрении укрепления и уважения МГП всеми сторонами конфликта.
Далее
Наверх
