Убийство в условиях вооруженного конфликта обычно рассматривается по-другому (с юридической, политической, моральной точки зрения) в сравнении с убийством в мирное время. Важные проблемы, возникающие в этих обстоятельствах, включают в себя то, как определять законность целенаправленных убийств в условиях, где действуют совершенно другие элементы фактологического характера. Несмотря на то, что гибель людей является практически неотъемлемым аспектом вооруженного конфликта, никогда не следует пренебрежительно относиться к лишению человека жизни, для принятия решения о смертельном применении силы должны соблюдаться жесткие критерии.
При этом эти критерии различаются в условиях вооруженного конфликта в сравнении с обеспечением правопорядка в мирное время. Пороговый тест на смертельное применение силы в условиях вооруженного конфликта ниже, чем в условиях мирного времени, когда уровень насилия достигает такого уровня, когда ситуация классифицируется как ситуация вооруженного конфликта. Как следствие, некоторые государства пытались утверждать, что некоторые контртеррористические операции были проведены в условиях вооруженного конфликта для того, чтобы воспользоваться более низким пороговым уровнем, хотя многие в международном сообществе оспаривали предполагаемое существование вооруженного конфликта или такое понятия как «глобальная война против террора».
Что касается ключевых критериев, то необходимо соблюдать принцип различия, мишенью должны быть комбатанты или «боевики» в вооруженном конфликте, и их смерть должна быть необходимой, в противном случае целенаправленное убийство будет незаконным. Несмотря на то, что, как ранее обсуждалось в этом модуле, вооруженный конфликт регулируется международным гуманитарным правом как lex specialis, международное право в области прав человека, тем не менее, является актуальным, хотя точный характер и степень его применения в условиях вооруженного конфликта не совсем ясны и могут быть спорными.
Еще одним важным моментом является то, могут ли целенаправленные убийства использоваться в качестве средства национальной самообороны. Чтобы ответить на этот вопрос, нужно обратиться к статье 51 Устава ООН, где говорится, что «Устав ни в коей мере не затрагивает неотъемлемого права на индивидуальную или коллективную самооборону, если произойдет вооруженное нападение на Члена ООН». Хотя это положение первоначально предназначалось для применения к межгосударственным нападениям, было отмечено, что террористические инциденты могут представлять собой «вооруженное нападение» для целей статьи 51, тем самым оправдывая оборонительное применение силы, включая целенаправленное убийство (Генеральная Ассамблея, Доклад Совета по правам человека A/HRC/29/51, пп. 49-50). Что касается связанной с этим юриспруденции, то Консультативное заключение Международного суда по вопросу строительства стены часто упоминается как авторитетный источник, придерживающийся мнения, что статья 51 может быть использована только в ответ на вооруженное нападение со стороны государства или организации, действия которой могут быть отнесены к государству (МКЮ, 2004, п. 139). Бывший Специальный докладчик Филипп Алстон солидарен с этим ограничительным подходом в толковании (доклад Генеральной Ассамблеи, Совет по правам человека A/HRC/14/24/Add.6, 2010, п. 40). Для сравнения, последующее решение Международного суда по делу о вооруженной деятельности менее категорично (2005, пп. 146-147). Хоть оно и не отвергает подход суда в деле по строительству стены, это решение полностью не исключает возможность того, что негосударственная вооруженная группа может быть подвергнута крупномасштабной атаке, которая может явиться основанием для возникновения права на самооборону. Практика государств после событий 11 сентября 2001 г. складывалась в пользу признания того, что негосударственные террористические группы, такие как «Аль-Каида», могут начать вооруженные нападения, приводя к праву на самооборону (Koh, 2010; Bellinger, 2007). Практика ООН также поддерживает эту точку зрения, о чем свидетельствует, например, принятие Резолюции Совета Безопасности 1368 (2001), которая оставляет открытой возможность применения силы в ответ на теракты 11 сентября.
Можно сказать, что целенаправленные убийства в условиях вооруженного конфликта попадают больше в область действия jus in bello, или права по ведению военных действий. В любом случае, чтобы оценить законность целенаправленных убийств в военное время, необходимо установить фактическое наличие вооруженного конфликта (см. более подробно в Модуле 6). Тогда законность целенаправленного убийства, как лишение жизни, зависит от того, является ли мишень законной военной целью. Это возвращает нас к принципу разграничения в качестве ключевого правила, согласно которому необходимо отличать некомбатантов/гражданских лиц, комбатантов и военные цели. Только последние два могут быть законными военными целями и, следовательно, законными мишенями, чьи убийства не будут нарушать право на жизнь. Это объясняется тем, что военные и, соответственно, солдаты рассматриваются не как частные лица, а, скорее, как представители государства, при этом военная необходимость диктует, что война направлена на ослабление вооруженных сил противника. Однако принцип разграничения и идентификации комбатантов гораздо легче применять в международных вооруженных конфликтах, чем в немеждународных конфликтах. Это подчеркивает важность точного определения типа вооруженного конфликта, что позволило бы точно определить, действительно ли целенаправленное убийство является законным.
В праве по вопросам немеждународных конфликтов не упоминается слово «комбатант», при этом государства не проявили желания юридически отнести вооруженные оппозиционные группы к повстанцам или мятежникам. Хотя в статье 4 (A) Женевской конвенции III, а также в статье 43 Дополнительного протокола I содержатся некоторые указания относительно классификации «комбатанта», не всегда легко определить точный статус негосударственных акторов для целей международного гуманитарного права. Например, стороны конфликта могут быть определены как имеющие военное формирование с определенной степенью организации и командной структуры, а также, возможно, способностью соблюдать международное гуманитарное право. Некоторые террористические группы, придерживающиеся общей идеологии, потенциально могут быть описаны таким образом. Кроме того, действие статьи 50 (1) Дополнительного протокола I, в которой говорится, что в случае сомнений лицо должно считаться гражданским лицом, таково, что пороговый критерий для квалификации целенаправленного убийства в качестве законного является высоким. Однако это не всегда отражается в практике государств, которая показывает, что они готовы оправдать целенаправленные убийства на основе голых подозрений, которые полностью не подтверждаются конкретными доказательствами, как обсуждалось выше в отношении убийств по признаку пола.
Целенаправленные убийства также привели к гибели невиновных гражданских лиц, и такое еще более вероятно, если террористы не выбираются в качестве мишеней, когда они приступают к нападению, или если целенаправленное убийство совершено в качестве превентивной или карательной меры. Международное гуманитарное право запрещает неизбирательные нападения даже в условиях немеждународного вооруженного конфликта в соответствии со статьей 51 (5) (b) Дополнительного протокола I. Как и в ситуациях мирного времени, целенаправленные убийства террористов не допускаются в условиях вооруженного конфликта, если нет конкретных и надежных доказательств непосредственной опасности. Это приводит к нарушению права на жизнь. Применение превентивного подхода к целенаправленным убийствам может уменьшить доказательную базу и, следовательно, законность такого нападения. Неминуемый, а не абстрактный риск, оправдывающий целенаправленное убийство, должен быть ясным и веским. Целенаправленные убийства, не поддерживающие право на жизнь и верховенство права в более общем плане, могут показаться целесообразными в краткосрочной перспективе, но могут усилить опасность в долгосрочной перспективе, вызывая рост насильственного экстремизма посредством нарушения верховенства права (см. более подробно в Модуле 2).
Любая стратегия противодействия терроризму, связанная с незаконным или неоправданным убийством, несет в себе потенциальную возможность негативного воздействия на общество в целом, а не только возможность физического вреда, причиняемого людям и имуществу в качестве сопряженного ущерба, а также умственное расстройство и травмы, которые могут существенно повлиять на способность человека или сообщества функционировать должным образом. Хотя международное гуманитарное право не рассматривает психический вред как de lege lata (т.е. за рамками своего юридического охвата), некоторые утверждают, что его следует рассматривать как de lege ferenda (т.е. он должен подпадать под сферу действия международного гуманитарного права особенно потому, что его воздействие может быть столь же значительным, как и физический вред) (Lieblich, 2014). Это касается не только постоянной угрозы целенаправленных убийств, которая была реальной возможностью в некоторых частях мира, но и постоянным присутствием таких технологий, как дроны, которые могут использоваться для сбора разведывательных данных, включая определение потенциальных мишеней, подлежащих уничтожению.
Далее
Наверх
